Пришедшая в его голову идея накрывает его с головой и он готов ради неё свернуть небо и землю, взгромоздить Оссу на Пелион, поменять местами полярности. Ценность конечной цели ему видится неоспоримым фактом, подвергать ее сомнению в этот момент - значит серьезно его оскорбить. Он дергает людей (в исторической статистике чаще всего меня), с жаром рассказывает о своих планах и зовёт на безотлагательные свершения во имя. Человеческую неуверенность, медлительность, инертность он в эти периоды принимает за проделки Мирового Зла, коварно решившего помешать его планам. Он бросается на борьбу с ними как тот самый персонаж к тем самым агрономически—хозяйственным сооружениям.
Но после первого-второго-третьего препятствия (каждый раз неизбежного) и по истечению некоторого времени, острота восприятия горизонтов теряется. Сохраняется определенная обида, что горизонт так и остался далеко, но буря страстей уже улеглась. Причем так же внезапно, как и всколыхнулась.
Меня эта его импульсивность всегда пугала. Лет десять-двенадцать назад я с ним спорил до хрипоты уже на первом обсуждении, портя себе нервы и ауру. Теперь с готовностью соглашаюсь практически на всё, что он изрекает. Предчувствуя, что мне все равно в этом участвовать не придется, ибо незыблемый порядок приливов и отливов неизменен.
